Союз еврейских полисменов - Страница 81

Детектив инспектор Вилфред Дик чистокровный тлингит, потомок вождя Дика, поставившего точку в череде убийств, знаменующих русско-тлингитские отношения. В 1948 году он застрелил в Оленьей бухте черт знает откуда взявшегося полумертвого от голода русского подводника, шарившего в его крабовых ловушках. Вилли Дик женат, у него девять детей от первой и единственной жены, которую Ландсман никогда не видел. Конечно, о ней говорят, что она здоровенная. Году этак в 1993-м или 1994-м Дик успешно участвовал в гонке на собачьих упряжках «Айдитарод», пришел девятым из сорока семи участников. Защитил докторскую по криминологии в университете Гонзага в Спокане. Вашингтон. Первым сознательным действием Дика по достижении совершеннолетия была поездка на старом китобое «Бостон» в Ангун, в управление полиции, чтобы убедить суперинтенданта сделать ему исключение и принять в полицейские, несмотря на рост. Как он этого добился – об этом рассказывали столько… и такого… в том числе и всяких гадостей. Вилли Дик обладает всеми отрицательными качествами умных недоростков: тщеславием, заносчивостью, самомнением, злопамятностью. Но не отнять у него и честности, бесстрашия, упорства. Он перед Ландсманом в долгу. На это у Дика тоже хорошая память.

– И какого дьявола вам здесь надо, милые мои евреи? Может, объясните? Ума не приложу.

– Этот человек – наш пациент, – объясняет Голд. – Он пытался… раньше срока… выписаться.

– И за это его необходимо пристрелить. Понимаю. Еврейская терапия. Должно быть, по Фрейду? Я не силен, извините, мать вашу…

Он поворачивается к Ландсману и оглядывает его с головы до ног. Лицом Дик, можно сказать, симпатичен, своеобразен. Живые глаза постреливают из-под навеса мудрого лба, подбородок с ямочкой, нос прямой, правильный. Когда Ландсман видел его в последний раз, Дик то и дело вытаскивал из кармана очки для чтения и с умным видом насаживал их на переносицу. Сейчас он стремится подчеркнуть свое старение – или зрелость – парой итальянских очков в стальной оправе типа тех, что надевают для умных телеинтервью стареющие британские рок-гитаристы. На Дике тугие черные джинсы, черные ковбойские сапоги, красная с черным рубаха с открытым воротом. На плечах, как обычно, накидочка из шкуры собственноручно убитого медведя. Любит повыпендриваться Дик, но детектив он отличный.

– Бога ради, Ландсман, ты выглядишь как грёбаный молочный поросенок из консервной банки.

И вот накидочка покидает плечи инспектора Дика и летит по воздуху к Ландсману. В первое мгновение шерсть обжигает холодом, но холод тут же сменяет блаженное тепло. Дик еще придерживает на физиономии усмешечку, но глаза его, как с удовлетворением замечает Ландсман, теряют всякую веселость.

– Я говорил с вашей бывшей женой, детектив Ландсман, – урчит Дик угрожаюше, – после того как получил сообщение о вашем звонке. У вас бродить здесь меньше прав, чем у затраханного безглазого африканского свинокрыса. – Голос инспектора Дика приобретает патетические нотки. – Детектив Ландсман. что я обещал вам сделать с вашей жидовской жопой, буде она еще раз появится на моей индейской территории? Да еще, что очень удобно, без одежи?

– Н-н – не помню, – стуча зубами в пароксизме благодарности и отмерзания бормочет Лансман. – М-м-много чего обещал…

Дик подходит к «каудильо», стучит в дверь, как будто хочет войти. Дверца открывается. Почти полностью скрывшись за ней, Дик бросает внутрь, в тепло, пару слов и еще что-то, более весомое. После этого выходит из-за дверцы и сообщает Голду:

– Там с вами поговорить желают.

Голд отправляется к оставшейся открытой дверце и тоже почти сразу возвращается. Вид у него такой, будто его высморкали через уши и винит он в этом Ландсмана. Голд кивает Дику.

– Детектив Ландсман, – провозглашает Дик. – Очень опасаюсь, мать вашу, что вынужден вас арестовать, вашу мать.

32

В приемном покое индейского госпиталя в поселке Святого Кирилла индийский доктор Pay из Мадраса, освидетельствовав Ландсмана, находит его вполне пригодным для каталажки. Все шутки насчет индийцев и индейцев доктору уже давно приелись. Доктор смазливый, этакий сусальный Сэл Минео марципановый, большие темные оливки глаз, рот как роза с торта-мороженого.

– Ничего серьезного, легкое обморожение, – сообщает он Ландсману, которого даже сейчас, через час и сорок семь минут после чудесного спасения, все еще сотрясает холод из глубин промерзших костей.

– А где у вас большой сенбернар с маленьким бочонком бренди вместо ошейника? – спрашивает Ландсман, после того как врач предлагает ему сменить одеяло на тюремную одежку, аккуратной стопочкой сложенную возле раковины.

– Вам нравится бренди? – Доктор Pay как будто читает фразу из разговорника, не проявляя ни малейшего интереса ни к своему вопросу, ни к возможному ответу пациента. Ландсман мгновенно замечает допросные интонации в голосе врача, веющий от него обжигающий холод. – Вы чувствуете потребность в бренди? – Взгляд доктора Pay исследует что-то в пустом углу комнаты, от пола до потолка.

– Кто сказал о потребности? – Ландсман возится с пуговицами поношенных саржевых штанов. Хлопковая рубашка, парусиновые тапочки без шнурков. Какая еще одежонка найдется для бездомного приблудного алкаша-одиночки, голым свалившегося с неба в лапы сил правопорядка? Обувь великовата, остальное сидит отлично.

– Не чувствуете тяги? – На букву «а» в фамилии доктора, написанной на бэйджике, села частица пепла, он счищает ее ногтем. – Не тянет выпить здесь и сейчас? Тяга отсутствует?