– Прекрасные мгновения!
– В их песочнице неавтоматических формочек-лопаточек не обнаружил?
– Нет. Нет, инспектор, не обнаружил.
– Ну, так и что? – интересуется Цимбалист, опуская свой хрупкий седальник на надувной резиновый пышкопончик. венчающий сиденье застольного стула. – И почему это до меня относится, позвольте вам спросить? Какие такие причины имеются?
– Кроме, разумеется, вашего желания, чтобы справедливость в этом конкретном случае восторжествовала? – уточняет Бина.
– Да-да, конечно, – с жаром подтверждает Цимбалист.
– Детектив Ландсман, вы не полагаете, что Альтер Литвак убил Шпильмана или приказал его убить?
Ландсман возвел очи на лицо мудреца-многознатца и ответил:
– Нет. Не он. Мендель ему не был нужен. Но он начинал в него верить, в Менделя.
Цимбалист моргает, проверяет пальцем, не затупился ли клинок его носа, обдумывая услышанное, как будто узнал о том, что на природе проклюнулся новый ручей, который просится на его карты.
– Не-ег, я такого не съем. – проклевывается ручеек его голоса. – Кто угодно. Любой другой еврей, но не этот.
Ландсман до спора не опускается. Цимбалист тянется за своим чаем. Ржавая жилка, похожая на ленточку в стеклянном шарике, всколыхнулась в стакане, обеспокоенная движением.
– Что бы вы делали, если бы то, что вы считали линией на своей карте – и уверяли бы в этом других, – если бы это оказалось прилипшим волосом, нечаянной помаркой от авторучки, складкой? Признали бы вы свою ошибку? Побежали бы к ребе? Объявили бы об этом?
– Такого не может случиться.
– Но если бы?… Как бы вы жили дальше?
– Если бы вы сознательно упекли невинного человека за решетку на много-много лет, инспектор Гельбфиш, на всю оставшуюся жизнь, как бы вы жили дальше?
– Такое случается сплошь и рядом. – заверила Бина. – Но вот я перед вами.
– Гм… хм… Тогда полагаю, вы знаете, как бы я себя… Между прочим, термин «невинный» – штука весьма относительная.
– Вполне с вами согласна. Вне всякого сомнения.
– За всю свою жизнь я знал лишь одного человека, к которому можно было бы отнести этот термин.
– Вы богаче меня, мистер Цимбалист.
– И меня тоже, – добавил Ландсман, чувствуя, что не хватает ему Менделя Шпильмана, как будто они всю жизнь были закадычными друзьями. – Как ни жаль это признавать.
– Вы знаете, о чем народ гудит? – спросил Цимбалист. – Все эти гении, среди которых я имею счастье обитать. Они уверены, что Мендель вернется. Что все произойдет, как предречено. Что Мендель встретит их в Иерусалиме и будет править Израилем.
Впалые щеки старца оросили ясные слезы. Это увидев, вынула Бина из сумочки чистый, отглаженный белый платочек. Принял платок Цимбалист, на него он с тоскою воззрелся. Плавным жестом, достоинства полным, поднес к рубильнику своего носа и выдул в платок богатый урожай из обеих ноздрей.
– Хотел бы я его увидеть снова.
Бина накидывает лямку коровьей сумы на плечо, и балласт имущества тут же возобновляет тщетные попытки вжать хозяйку в центр планеты.
– Собирайтесь, мистер Цимбалист.
Старец изумлен. Он шевелит губами, как будто борясь с невидимой сигарой. Подбирает со стола полоску кожи, завязывает ее узлом, кладет на стол. Снова подбирает, развязывает.
– Э-э… Вы меня арестовали?
– Нет. Я хочу побеседовать с вами по душам. Можете позвонить адвокату.
– Э-э… Адвокату…
– Я полагаю, вы вывели Альтера Литвака из «Блэкпула». Может, даже и убили его. Мне хотелось бы это выяснить.
– Это все ваши домысли. Не базирующиеся ни на каких уликах.
– Есть кое-какие улики, – возражает Ландсман.
– Около трех футов улик, – уточняет Бина. – Вы ведь можете удавить человека тремя футами веревки, мистер Цимбалист?
Многознатец покачивает головой, лицом выражая иронию. Он уже полностью владеет собой и ситуацией.
– Вы впустую время тратите, мое и свое. А у меня ведь много работы. Вы сами признаёте, что не нашли того, кто убил Менделе. При всем моем уважении, почему бы вам не обеспокоиться этой задачей и не оставить меня в покое? Поймайте того, кто подойдет на роль убийцы, и я расскажу вам все, что знаю о Литваке, а в настоящий момент я вполне официально и во веки веков ничего о нем не знаю.
– Нет, так не пойдет, – возражает Ландсман.
– Ладно, – говорит Бина.
– Ладно! – откликается Цимбалист.
– Ладно? – уставился на Бину Ландсман.
– Мы добываем того, кто убил Менделя Шпильмана, – говорит Бина, – и вы даете нам информацию – полезную информацию – об исчезновении Литвака. Если он еще жив, вы выдаете мне его.
– Договорились, – припечатывает Цимбалист и вытягивает вперед сухую ветвь правой руки, всю в когтях, пятнах и костяшках.
Бина трясет конечность старца, ее телодвижение повторяет ошеломленный Ландсман. Он следует за Биной к машине. Шок его углубляется, когда он обнаруживает, что Бина плачет. Слезы ее не той природы, что уже высохшие слезы Цимбалиста. Ее слезы – пена ярости.
– Мне не верится, что я проделала это, – бормочет она, поднося к глазам очередной платочек из своих неисчерпаемых запасов. – Все это должен был сделать ты.
– Всех вокруг меня одолевает эта проблема. Они вдруг поступают, как я.
– Мы полицейские. Мы должны соблюдать и поддерживать закон.
– Люди – книги. Как по писанному.
– Иди ты в ж…
– Давай, вернемся да скрутим его. Вполне законно. Кабель из туннеля – чем не улика? Можем помариновать для начала.
Бина покачивает головой. Бакалавр торчит ложным масленком среди масляных пятен на мостовой. Он забыл про тряпки, подтягивает штаны и впитывает происходящее. Ландсман решает, что пора смываться. Он впервые за три года обнимает Бину рукою и ведет к машине, обходит капот и влезает за баранку.