Союз еврейских полисменов - Страница 110

110

– После того как вы поломаете голову над этим DPD-2255, детектив Ландсман, будете полностью восстановлены в правах как действующий офицер полиции округа, с полным окладом и привилегиями.

– На любимой работе.

– На пять недель. Поздравляю.

Ландсман взвешивает июлем, как шекспировский герой рассматривает череп.

– Надо было стребовать с этих янки миллион. Они бы и не моргнули.

– Чтоб их черти драли всех. Я их все время чуяла. Там, в Вашингтоне. Здесь, в наших головах. Дергающих за веревочки. Определяющих шаги. Да не только я. Все их чуяли. Нас тут терпели, как гостей. Но предоставили слишком много свободы. Мы возомнили себя автономными. Я воображала, что служу всем и каждому. Обществу. Закону. Как бы не так. На самом деле я служу Кэшдоллару.

– Думаешь, мне стоило бы уйти?

– Нет, Меир.

– Я знаю, что зарвался. Тоже, свободный охотник. Думаешь, я злюсь из-за того, что пришлось вернуть бляху и пистолет?

– Да нет… Но слушание отменили. А ты так любишь, чтобы во всем порядок, чтобы все по правилам, по писанному.

– Да, я люблю, чтобы как по писанному. Я верю в написанное.

– Знаю, знаю.

– Если бы мы с тобой побольше играли по писанному… – Ландсман почувствовал, как между ними возникло что-то опасное. – Ты и твои закидоны, черный год на них…

Ему захотелось рассказать. Эта история с ним уже три года. Когда Джанго исторгли из ее тела, Ландсман подошел к врачу. Бина приказала мужу спросить, может ли быть какой-то прок от исследования недоразвитого плода, его органов.

– Моя жена интересуется… – начал Ландсман и не договорил.

– Выли ли видимые дефекты? Нет. Внешне ребенок совершенно нормальный. – Врач заметил ужас на лице Ландсмана. – Но это не значит, что плод в полном порядке, – добавил он.

– Да, понимаю…

Ландсман больше не видел этого врача, не узнал судьбу маленького тельца, которого он пожертвовал темному богу собственных страхов.

– Я заключила с ними ту же драную сделку, Меир. В оплату моего молчания.

– Что ты останешься копом?

– Нет. Что ты останешься копом.

– Спасибо, Бина. Спасибо. Я тронут.

Она прижала руки к лицу, помассировала виски.

– Я тебе тоже благодарна. За то, что ты напомнил, как все это сложно и запутанно.

– Рад помочь, – расшаркался он.

– Хлёбаный Кэш, грёбаный Доллар. Ты видел его прическу? Вплавлена в голову. Волосы не двигаются.

– Он сказал, что якобы к смерти Наоми не причастен. – Ландсман потянул себя за губу. – Свалил на своего предшественника.

Ландсман старался держать голову поднятой, но обнаружил, что смотрит на носки башмаков. Бина, поколебавшись, положила руку на его плечо, слегка сжала. Сняла руку, распоров в душе Ландсмана пару швов.

– И насчет Шпильмана тоже все отрицает. Правда, я не спросил о Литваке. Не говорил он, куда делся Литва к? В Иерусалим смылся?

– Кэшдоллар старался напустить туману, но, возможно, он и сам не знает. Я слышала его разговор по мобильнику, он требовал у кого-то прислать экспертов для обследования комнаты Литвака в «Блэкпуле». Может быть, умышленно болтал при мне. Получается, что они не в курсе, где Литвак. Может, тот прихватил кассу да смылся. На свой Мадагаскар, к примеру.

– Может быть… – Ландсман задумался. – Может быть…

Бина насторожилась.

– Боже упаси, сейчас ты еще что-нибудь выкинешь!

– Ты сказала, что мне благодарна.

– Шуток не понимаешь?

– Слушай, мне нужна помощь. Я хотел бы осмотреться с Литваком.

– Но весь верх в «Блэкпуле» для нас закрыт федералами.

– Осмотреться не в самом «Блэкпуле», а под ним.

– То есть?

– Ну, туннели, подземные ходы…

– Гм… Туннели…

– Варшавские ходы, так их называют.

– А я должна держать дядю за ручку в гадких темных подвалах?

– Метафорически.

43

У начала спуска Бина вынула из своей сумы и вручила Ландсману брелок-фонарик. Брелок – реклама погребального бюро в Якови. Затем, отодвинув в сторону кучу папок, раздвинув пачку судебных документов, отшвырнув деревянную щетку для волос, журнал «Народ мой» и мумифицированный банан, извлекла какую-то садомазохистскую арматуру черного цвета и насадила ее на голову. Из цилиндра, прикрепленного к арматуре в области лба, вырвался луч довольно яркого света. Ландсман почувствовал тьму, слово «туннель» стало осязаемым для пальцев и языка.

Вниз, мимо кладовой забытых вещей. Вслед блеснуло стеклянными глазами чучело куницы. Болтается веревочная петелька. Ландсман пытается вспомнить, вернулся ли он, чтобы накинуть ее на крюк перед бесславным бегством в прошлый четверг. Так и не вспомнил.

– Иду вперед, – решает Бина.

Она опускается на голые коленки и продвигается вперед. Ландсман следует за ней. Пульс бьет в виски, язык пересох, системы организма полупарализованы фобией, но вмонтированный в мозг каждого еврея кристалл-приемник, настроенный на частоту Мессии, резонирует при виде задницы Бины, двойной дуги, похожей на букву магического алфавита – руна, способная откатить валун, придавивший его желание. Он сознает, что, какой бы могучей ни оказалась эта магия, никогда не придется ему вонзить зубы в этот зад. Зад вдруг исчезает вместе с остальной Биной, Ландсман остается один. Он замирает, собирается двинуться вперед, серьезно намерен тронуться с места, когда вдруг слышит:

– Давай живей сюда!

Он повинуется. Бина подняла фанерный диск и передает его Ландсману. Лицо ее появляется и исчезает в свете брелочка, лицо серьезное, как в детской игре. Такое лицо было у нее, когда еще ребенком он влезал к ней в окно, чтобы заснуть с нею вместе на ее кровати.

110